Бойцовская честь - Страница 32

Ах да, чуть не забыл – в истории, в которую мы вляпались, нам стоило винить только себя. Не рассчитали время, понадеялись на водителя, а самое главное, не знали – что делать дальше. Кругом тьма, мы стоим посередине водохранилища, и у нас закончился бензин. Если вы сейчас читаете этот текст, находясь в теплом помещении, – вы меня не поймете, но все же постарайтесь. Городским трудно представить, что такое самый настоящий ХОЛОД. Не в смысле нереальный холод, когда ждешь автобус на остановке (я с усмешкой вспомнил звонок Полтавы, с которого и началась эта история), в городе ты всегда знаешь, что холод – это просто неприятность. Просто отвратительная неизбежная плата за зиму – ну померзнешь, заскочишь с красной физиономией в транспорт, тихо матерясь, пойдешь от остановки домой. Может быть, даже заболеешь. В крайнем случае если совсем плохо, ты можешь зайти в магазин погреться. Это понятно.

А тут… тут абсолютно ничего нет рядом. Понятное дело, что мы были одеты тепло, но ночь посередине водохранилища мы бы не выдержали. Всегда хочется казаться таким суперкрутым, нереально дерзким (особенно если девушки смотрят), но тут стоит сказать по правде. Я перетрусил. Особенно после того, как я увидел, что стало с Муратом после того, как он провалился под лед. И снова замаячило чертово слово «ампутация». Потому что мы загнали сами себя – бензина нет, моторашки уже не ездят, а добраться до ближайшего огонька… в темноте можно провалиться под воду, и тогда пиши пропало.

Некоторое время мы молчали, затем Андрей проговорил:

– Все нормально будет.

Он спрыгнул с моторашки и достал моток веревки, которая мирно покоилась на спящем Мишке. Подсвечивая себе дорогу телефоном (связь не работала, хотя мы честно пытались дозвониться до Петровича), он перекинул ее через мотоциклетный корпус и сказал:

– Один идет впереди с щупом, двое других тянут за собой моторашку.

– Может, попробуем до домов так дойти? – спросил я.

– Моторашку нельзя бросать, – отрицательно покачал головой Андрей. Мы потом ее только наутро найдем. А Мишка околеет к этому времени. Ему сейчас хорошо, только если мы уйдем, он уже не проснется.

Мне стыдно за тот факт, что мы сами себя загнали в угол и сейчас можем погибнуть из-за своей глупости. Андрей, идущий рядом, словно прочитал мои мысли и натужно проговорил, таща веревку за собой:

– Колян, тебе тоже обидно?

– За то, в какой мы заднице оказались? – пропыхтел я. – Да. Бурлаки на Волге, мать их…

– Знаешь, когда я понял, что я взрослый? – спросил Андрюха. – Когда перестал всяких ужастиков бояться. Вот тогда я понял, что вырос. Раньше я смотрел фильм, где страшные эпизоды были, и не понимал, почему мама не боится. Меня этот вопрос долго мучал, почему взрослые не боятся монстров из фильмов – они же страшные.

– И?

– Фу, перекур, Леха! – крикнул Полтава. Несколько раз вдохнув и выдохнув, он заявил: – А я понял. Им некогда бояться. Ну, сам подумай, чего бояться моей маме? У нее нищенская зарплата медсестры, нет мужа и сын на плечах, которого она любит. И для которого делает все, чтобы он был счастлив. Чего ей бояться? Монстров? Да у нее каждый день страшнее всех этих монстров…

– Ты к чему это? – спросил я.

– Я? – Полтава огляделся по сторонам, тяжело выдохнул и проговорил: – Да к тому, что каждый сам определяет, когда он повзрослел. Один – когда девственности лишился, другой – когда в армии отслужил, третий – когда деньги зарабатывать начал. А я вот монстров перестал бояться, просто смотрю сейчас ужастики иногда и не боюсь. Ну, даже если монстры существуют, что они мне могут сделать? Убить? И что? Это все? Убийство – не самое страшное! – Андрей посмотрел на Алекса, который проверял дорогу перед нами, потом глянул на меня. – У нас сосед был. Даже не помню, как его звали, такой толстый мужик. Всегда дышал тяжело, когда по лестнице поднимался, даже на второй этаж. И как-то он шел пьяный, упал и умер. Причем ровненько возле подъезда. – Он усмехнулся. – Глупая смерть, да? Поскользнуться, удариться головой и умереть. Я понимаю алкоголиков, которые спились и умерли, понимаю наркоманов, которые отравили себя. А вот глупую смерть не понимаю. Вот шел человек, не думал, что сегодня умрет, не планировал никак. И вдруг раз – и труп.

– Это как Берлиоз в «Мастере и Маргарите»?

– Ага, – кивнул Полтава, снова хватаясь за веревку, и процитировал: – «Только соберется человек в Кисловодск, пустяковое, казалось бы, дело! Но и этого совершить не может! Потому что ни с того ни с сего! Вдруг! Поскользнется и попадет под трамвай!»

– Мне любопытно, Полтава, зачем ты мне все это рассказываешь? – пропыхтел я.

– А затем, что я монстров перестал бояться после того, как у меня появился другой страх – глупая смерть, – хихикнул Андрей. – Вот сейчас мы можем погибнуть именно так. Провалимся, к чертям собачьим, под воду – и все! Даже если выберемся – замерзнем моментально! А из-за чего? Из-за того, что поздно поехали и решили, что сможем добраться сами! А еще из-за того, что Мишка свой драндулет впритык заправил. – Затем он добавил с легким акцентом, пародируя, видимо, Воланда: – Над вами еще потешаться будут…

– А я пустую жизнь прожить боюсь, – неожиданно признался я другу. – Я почему из фирмы ушел – понял, что не в бабках суть-то. Пустоты боюсь. Что вот я оглянусь назад и пойму, что лучшие годы потратил бездарно. Я не хочу, как Мурат. Мужик он неплохой, но, по мне, несчастный, вот он тоже оглянулся на свою жизнь и понял, что ничего хорошего-то и не сделал. И пошел по тонкому льду судьбу испытывать.